мне очень хотелось кому-то доказать, что таким стилем изложения можно написать про что угодно %)В районе Большой Тропы уже много дней не было дождей, и поэтому Де приходилось пробираться с двойной осторожностью. Каждый шаг по высохшей земле мог обернуться треснувшей веткой, и тогда его точно бы услышали. Приходилось смотреть под ноги. Жаль, зрение уже не то. Да и солнце село еще час назад.
Наконец он вышел на небольшую полянку. Деревья огибали её со всех сторон плотным строем, оставляя узкую прореху, сквозь которую Де и вышел. Что ж, хорошо. Никто не проскользнет сюда незамеченным.
Его уже ждали.
Больше фентазиЭвелин сидела на небольшом покатом валуне, и озабочено перебирала кисти цветастой цыганской шали. В длинной изумрудной юбке, тонких рунных браслетах, обрамляющих чуткие, как ветки молодого клёна, руки, в простом медном обруче, стягивающем непослушные распущенные волосы, она была почти такой, какой Де её помнил. Только волосы из золотых давно стали серебристыми, как лукавый иней на стёклах избушки в канун Двойной Ночи.
Чёртова ветка всё-таки хрустнула. Эвелин вздрогнула и подняла глаза.
— Ну здраствуй, Бабка. — улыбнулся Де.
Пальцы, так и не отпустившие кисть, возмущенно вздрогули.
— Я прощаю это имя только тем, кто не знает других моих имён, Кристиан. — проговорила она сильным, не потревоженым годами голосом. — Но ты уж, будь добр, обращайся ко мне так, как и полвека назад.
— Прости, Эв. — примирительно хмыкнул Дедка. — Просто я нервничаю, сам понимаешь.
Бабка понимающе опустила ресницы и соскочила с валуна. Де оценил ту нарочитую лёгкость, с которой это было проделано.
— Наше время уходит, Кристиан, — взволнованно проговорила она, приминая сапожками молодую траву. — Ты знаешь Законы. Если мы не передадим свою силу, то...
— Я знаю. — перебил её Де и раздражённо поправил край выбившейся льняной рубахи. — Я так же в молодости любил страшилки об Опоздавших Магах, как и ты.
— Кристиан, у нас нет детей, — продолжила Эв. — Наш единственный ученик ушёл из Ремесла еще двадцать лет назад. У нас нет никакой лазейки.
Де ничего не ответил. Он снял мятую бурую шляпу, и вертел её перед глазами, словно она как-то должна была придать ему храбрости для следующих слов.
— Лазейка есть. — наконец проговорил он медленно.
Бабка резко остановилась, чуть не наступив на подол юбки, уже испачканный соком затоптанных растений.
— О чём ты? - спросила она почти подозрительно. Издевается? Нет, Кристиан и в молодости был слишком серьезен, когда дело касалось Ремесла.
И тут произошло совсем уж неожиданное. Кристиан закрыл глаза, и начал петь. Если бы кто-то был рядом с полянкой, то он мог подумать, что где-то вдалеке разыгрывается гроза — таким низким и тягучим был голос Дедки.
Но вокруг не было ни одной живой души. И поэтому его слышала только Эвелин.
— На семи горах, на семи ветрах, где седа весна и полынь сладка, победи Закон, победи свой страх, сотвори из магии...
— Колобка... — прошептала Эвелин одновременно с тем, как Кристиан закончил песню.
Дедка кивнул. Восходящая луна отражалась в его глазах цвета старого ореха.
— Ты шутишь. Никому еще не удавалось. Ты не знаешь реце...
— Знаю. Эв... Скажи, ты еще не выбросила свой старый веник?
— Как я могла...Подожди. — Бабка вскинула голову так резко, что её пенсне слетело с переносицы и упало в высокую траву. — Зачем он тебе?
Дедка ответил не сразу. Он бережно выудил пенсне из зарослей подорожника и протёр его краем расшитого платка.
— Нам нужны сусеки, Эв. Сусеки, амбары, и, чёрт возьми, немного удачи.