20.03.2009 в 16:20
Когда я захожу в квартиру, я вижу на полу отблески света, включенного на кухне. Я снимаю обувь, верхнюю одежду и прохожу туда.
- Гермиона…
Она сидит на полу и плачет. Волосы забраны в хвост, ушки опущены, лицо бледное, как у самой Смерти. Сама Герми сегодня в длинном нежно-голубом платье, только подчеркивающем белизну лица. Прямо перед ней стоит блюдечко, из которого пьет молоко маленький черно-белый котенок.
- Милая моя, - я бросаюсь к ней, опускаюсь на колени и начинаю лихорадочно сцеловывать слезы с её лица. – Что с тобой?
- Не задень Висби. Этот малыш - такой же одинокий и брошенный котенок, как и я.
- Герми, да что случилось-то? – восклицаю я.
- Это у тебя надо спросить, что с тобой случилось за эту неделю. Да ты посмотри на себя, Соня. Ты ведь больше не любишь меня, да? Ты так поздно раньше никогда не приходила домой по выходным. Тем более, в платье и с огромным иссиня-фиолетовым засосом на шее, - руки Герми трясутся, когда она говорит это. - Ты избегаешь меня и не хочешь проводить со мной время. Тебе стало скучно. Ты решила меня выбросить на помойку, как кто-то выбросил этого малыша.
Я сажусь рядом с ней и обнимаю её, прижимая к себе как можно сильнее, пытаясь согреть и успокоить мою напуганную девочку.
- Я очень виноват перед тобой, хорошая моя. Я не заслуживаю прощения за то, что настолько увлекся очередным кавалером, что хоть на мгновение, но все же забывал про тебя. Но если бы сейчас разрешение этой ситуации зависело только от меня, я предпочел бы за всю жизнь ни разу не выйти из этой квартиры, чтобы всегда быть с тобой. Единственное, что я сейчас могу, - это просить у тебя прощения.
Гермиона поднимает на меня свои заплаканные невинные светло-ореховые глаза.
- Соня, ты любишь меня?
- Люблю. Больше жизни люблю.
- Тогда обещай, что это больше никогда не повторится. Что завтра же мы поедем к твоей маме и все расскажем, и пусть нас хоть посадят, хоть расстреляют.
- Клянусь.
- Не клянись вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; Ни землею, потому что она подножие ног Его, ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; Ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным, - цитирует Гермиона «От Матфея святое благовествование» и улыбается.
- Хорошо. Тогда я могу только просто пообещать.
- Я верю, - шепчет Герми, и я целую её в лоб.
- Значит, говоришь, Висби? И кто теперь будет ухаживать за новым членом семьи? – шутливо спрашиваю я после минутной паузы.
- Эх, ну не ты же, - вздыхает Гермиона. – Но если будет желание…
- Значит, за щенком мы ухаживать не можем, а за котенком – пожалуйста? Это дискриминация.
- Для того, чтобы ухаживать за котенком, не надо выходить на улицу.
Мы пьем чай и ложимся спать. Все втроем.
Перед сном я проверяю мобильный телефон и замечаю смс от Родиона. Руки леденеют.
«Надо покончить с этим раз и навсегда», - решаю я и открываю сообщение для прочтения.
«У меня есть вторые ключи, можешь не беспокоиться. В принципе, это предсказуемо было. Ты никогда не спрашивала, есть ли в моем теле какие-нибудь модификации, хотя знала, что я князь. Так вот, они есть: у меня собачий нюх. И каждое мгновение, находясь с тобой, я чувствовал, как от тебя пахнет другой женщиной. Хорошо известной мне, моей кузиной, графиней Гаевской. Что же, она с детства более успешна, чем я. Уйдя от меня сегодня, ты сделала свой выбор. Удачи. Я не раскрою вашу тайну».
Дочитав смс, я раздраженно швыряю мобильный на пол.
- Соня…
Я оборачиваюсь и понимаю, что Гермиона прочитала это сообщение через плечо.
- Соня, это Родион Епанчин, да?
Я киваю, что же мне ещё остается.
- Мой кузен, которому меня, умницу и отличницу, все время ставили в пример, - Герми злится. – Если с самого начала он и не знал, что ты со мной, то потом это понял и продолжил тебя добиваться, я уверена. Сукин сын!
Так неожиданно прозвучало от моей Гермионы это оскорбление, что я не смог сдержать улыбку.
- Так это твой двоюродный брат, да?
- Именно так. У нас разница в четыре года. В школе я училась лучше, чем он. Он был хорошистом, так что мне даже было его жаль, ведь он не получал троек вовсе. А его все равно ругали. Вот он и обозлился на меня. А ведь после смерти моих родителей, мой дядя, князь Николай Алексеевич Епанчин, взял меня на попечение до того момента, пока мне не исполнилось восемнадцать, и мы с тобой не переехали в эту квартиру. Родион сдавал меня даже по мелочам, когда я начала курить, к примеру. Только вот меня не ругали, я все-таки чужой ребенок, что его тоже злило. Ссорились, как кошка с собакой. Хотя, если подумать, мы и есть кошка с собакой…
К тому же, я выбрала аристократическую профессию, ушла в филологию и литературоведение, что в обществе, конечно, одобрили. А ведь он выбрал медицину, весьма достойное занятие. Только вот это не княжеская работа, видите ли. Кто он сейчас-то?
- Хирург.
- Сейчас он сволочь, - угрюмо констатирует Герми. – Независимо от профессии.
- Это останется в прошлом. И больше никак не будет обсуждаться. Обещай, Гермиона.
- Обещаю, - Герми улыбается и целует меня.
- Мяу! – говорит Висби и запрыгивает к нам в кровать.
- Это он тоже пообещал!
Мы смеемся. У нас все будет хорошо, я уверен. Только вот завтра нам предстоит трудный день.
- Соня, Мила, вы что, с ума сошли? – стакан с шампанским выпадает из маминых рук.
Эта реакция предсказуема, я знал, что она отреагирует именно так на нашу откровенность. Вот так и приноси ей в подарок дорогое шампанское.
- Вас же посадят обеих! Господь милостивый, что же происходит?
- Мама, успокойся, пожалуйста, - говорю я ледяным тоном. – Если ты никому не расскажешь, то нас не загребут. Никто не знает, кроме тебя.
- Нина Александровна, вы не беспокойтесь. У вас же сердце больное, - Гермиона срывается с места и капает «Корвалол» в стакан с водой.
- Господи… Что же вы творите! – мама достает сигарету из моей пачки и закуривает. – И как давно?
- Ещё со школы.
Гермиона отвечает за меня, ставит стакан перед мамой и отнимает сигарету.
- Мам, тебе нельзя курить, - соглашаюсь я с её действиями.
- Да не об этом разговор! Со школы… И как вам удалось даже меня обвести вокруг пальца?
- Мы ведь такие близкие подруги, - я улыбаюсь и прижимаю к себе Гермиону, которая решила докурить ту сигарету, что изначально взяла мама.
- Ясно. Все ясно. Нет, я этого представить не могу… Моя дочь - уголовница!.. Нет, ещё хуже то, что она отвергает законы природы!
- Мама!
- Нина Александровна, мы, правда, любим друг друга. У нас все неплохо, никакие мы не уголовники. Живем себе спокойно в хорошей квартире, в центре города.
- А что с Родионом? – мама смотрит мне прямо в глаза.
- Я его послал, как и всех остальных. Как видишь, у меня есть повод. Хотя… Родион сделал нечто отвратительное, что стало дополнительным предлогом. Я не хочу об этом говорить.
- Нина Александровна, при всем моем уважении к вам, я бы хотела попросить вас больше не искать Соне партию, так как это несколько осложняет нам жизнь, - весьма уверенно произносит Гермиона.
Только в такие моменты я, наконец, замечаю её истинный кровный аристократизм.
- Вот как, Соня. Значит, ты так относишься к трудам собственной матери, да? Я стараюсь, ищу тебя мужа, а ты в это время спишь с… с женщиной? – последнее мама произносит с редкостным отвращением.
- Да, мама, я живу с любимой девушкой. И моим объяснениям про то, что у меня есть любимый человек, ты не поддаешься.
- Я больше ничего не хочу об этом слышать! Ты немедленно переезжаешь ко мне!
- Нет, я остаюсь там, где живу, - спокойно отвечаю я.
- Значит… значит…
Мама несколько пугающе вытаращивает глаза. Её руки трясутся.
Я начинаю бояться за её сердце.
- Значит, я переезжаю к Тане! К моей единственной дочери… В Англию. А что? Не так уж и плохо в Англии-то…
Я решаю не реагировать на этот выпад, но Гермиона почему-то содрогается в моих объятиях.
- Обе вон из моей квартиры. Я честная, законопослушная женщина. Глаза б мои вас не видели больше!
Мы с Гермионой просто уходим, дабы избежать дальнейшего скандала.
Выйдя из парадной, я замечаю, что что-то не так. Я не могу понять, что же. Только вот почему-то резко зарябило в глазах.
- Соня, ты это видишь? – тихо спрашивает Герми.
- Что?
- Снег. Первый снег.
Черт, я дурак. Не заметить, что пошел снег! Это ж надо было умудриться.
- Первый снег – маленькое чудо. Красота… - протягивает Герми и удовлетворенно улыбается.
Мы стоим и смотрим на кружащиеся белые хлопья. Снег усыпает ушки Герми, застревает в её локонах, тает на ресницах.
- Красота это ты. Ты похожа на что-то сказочное.
- Ну, спасибо. «Что-то сказочное». Избушка на курьих ножках, к примеру.
- Скорее, на изысканную Снегурочку.
Мы смеемся.
Нам смешно и легко. Мы идем к метро, усыпаемые первым снегом.
И твердим друг другу, что все будет иначе. Ведь теперь мы хоть чуть-чуть, но свободны.
Через неделю мне придет письмо от Тани, в котором она сообщит, что мама умерла, не выдержав перелета. Порок сердца не шутка.
Но мне будет казаться, что это я её убил. И, возможно, эту вину я пронесу через всю жизнь.
И мы с Гермионой даже поедем на похороны. Где, кстати, расскажем о себе Тане, которая лишь пожмет плечами, скажет, что у них это обычное дело и предложит остаться в Англии.
Но мы вернемся обратно в Россию, какой бы она ни была. В Петербург, наш родной город, ведь он прекрасен. Ведь в нем мы все утоплены душой, как в большом болоте.
И, как бы то ни было, даже там мы будем счастливы.
- Обещаешь?
- Обещаю…
URL комментария- Гермиона…
Она сидит на полу и плачет. Волосы забраны в хвост, ушки опущены, лицо бледное, как у самой Смерти. Сама Герми сегодня в длинном нежно-голубом платье, только подчеркивающем белизну лица. Прямо перед ней стоит блюдечко, из которого пьет молоко маленький черно-белый котенок.
- Милая моя, - я бросаюсь к ней, опускаюсь на колени и начинаю лихорадочно сцеловывать слезы с её лица. – Что с тобой?
- Не задень Висби. Этот малыш - такой же одинокий и брошенный котенок, как и я.
- Герми, да что случилось-то? – восклицаю я.
- Это у тебя надо спросить, что с тобой случилось за эту неделю. Да ты посмотри на себя, Соня. Ты ведь больше не любишь меня, да? Ты так поздно раньше никогда не приходила домой по выходным. Тем более, в платье и с огромным иссиня-фиолетовым засосом на шее, - руки Герми трясутся, когда она говорит это. - Ты избегаешь меня и не хочешь проводить со мной время. Тебе стало скучно. Ты решила меня выбросить на помойку, как кто-то выбросил этого малыша.
Я сажусь рядом с ней и обнимаю её, прижимая к себе как можно сильнее, пытаясь согреть и успокоить мою напуганную девочку.
- Я очень виноват перед тобой, хорошая моя. Я не заслуживаю прощения за то, что настолько увлекся очередным кавалером, что хоть на мгновение, но все же забывал про тебя. Но если бы сейчас разрешение этой ситуации зависело только от меня, я предпочел бы за всю жизнь ни разу не выйти из этой квартиры, чтобы всегда быть с тобой. Единственное, что я сейчас могу, - это просить у тебя прощения.
Гермиона поднимает на меня свои заплаканные невинные светло-ореховые глаза.
- Соня, ты любишь меня?
- Люблю. Больше жизни люблю.
- Тогда обещай, что это больше никогда не повторится. Что завтра же мы поедем к твоей маме и все расскажем, и пусть нас хоть посадят, хоть расстреляют.
- Клянусь.
- Не клянись вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; Ни землею, потому что она подножие ног Его, ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; Ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным, - цитирует Гермиона «От Матфея святое благовествование» и улыбается.
- Хорошо. Тогда я могу только просто пообещать.
- Я верю, - шепчет Герми, и я целую её в лоб.
- Значит, говоришь, Висби? И кто теперь будет ухаживать за новым членом семьи? – шутливо спрашиваю я после минутной паузы.
- Эх, ну не ты же, - вздыхает Гермиона. – Но если будет желание…
- Значит, за щенком мы ухаживать не можем, а за котенком – пожалуйста? Это дискриминация.
- Для того, чтобы ухаживать за котенком, не надо выходить на улицу.
Мы пьем чай и ложимся спать. Все втроем.
Перед сном я проверяю мобильный телефон и замечаю смс от Родиона. Руки леденеют.
«Надо покончить с этим раз и навсегда», - решаю я и открываю сообщение для прочтения.
«У меня есть вторые ключи, можешь не беспокоиться. В принципе, это предсказуемо было. Ты никогда не спрашивала, есть ли в моем теле какие-нибудь модификации, хотя знала, что я князь. Так вот, они есть: у меня собачий нюх. И каждое мгновение, находясь с тобой, я чувствовал, как от тебя пахнет другой женщиной. Хорошо известной мне, моей кузиной, графиней Гаевской. Что же, она с детства более успешна, чем я. Уйдя от меня сегодня, ты сделала свой выбор. Удачи. Я не раскрою вашу тайну».
Дочитав смс, я раздраженно швыряю мобильный на пол.
- Соня…
Я оборачиваюсь и понимаю, что Гермиона прочитала это сообщение через плечо.
- Соня, это Родион Епанчин, да?
Я киваю, что же мне ещё остается.
- Мой кузен, которому меня, умницу и отличницу, все время ставили в пример, - Герми злится. – Если с самого начала он и не знал, что ты со мной, то потом это понял и продолжил тебя добиваться, я уверена. Сукин сын!
Так неожиданно прозвучало от моей Гермионы это оскорбление, что я не смог сдержать улыбку.
- Так это твой двоюродный брат, да?
- Именно так. У нас разница в четыре года. В школе я училась лучше, чем он. Он был хорошистом, так что мне даже было его жаль, ведь он не получал троек вовсе. А его все равно ругали. Вот он и обозлился на меня. А ведь после смерти моих родителей, мой дядя, князь Николай Алексеевич Епанчин, взял меня на попечение до того момента, пока мне не исполнилось восемнадцать, и мы с тобой не переехали в эту квартиру. Родион сдавал меня даже по мелочам, когда я начала курить, к примеру. Только вот меня не ругали, я все-таки чужой ребенок, что его тоже злило. Ссорились, как кошка с собакой. Хотя, если подумать, мы и есть кошка с собакой…
К тому же, я выбрала аристократическую профессию, ушла в филологию и литературоведение, что в обществе, конечно, одобрили. А ведь он выбрал медицину, весьма достойное занятие. Только вот это не княжеская работа, видите ли. Кто он сейчас-то?
- Хирург.
- Сейчас он сволочь, - угрюмо констатирует Герми. – Независимо от профессии.
- Это останется в прошлом. И больше никак не будет обсуждаться. Обещай, Гермиона.
- Обещаю, - Герми улыбается и целует меня.
- Мяу! – говорит Висби и запрыгивает к нам в кровать.
- Это он тоже пообещал!
Мы смеемся. У нас все будет хорошо, я уверен. Только вот завтра нам предстоит трудный день.
- Соня, Мила, вы что, с ума сошли? – стакан с шампанским выпадает из маминых рук.
Эта реакция предсказуема, я знал, что она отреагирует именно так на нашу откровенность. Вот так и приноси ей в подарок дорогое шампанское.
- Вас же посадят обеих! Господь милостивый, что же происходит?
- Мама, успокойся, пожалуйста, - говорю я ледяным тоном. – Если ты никому не расскажешь, то нас не загребут. Никто не знает, кроме тебя.
- Нина Александровна, вы не беспокойтесь. У вас же сердце больное, - Гермиона срывается с места и капает «Корвалол» в стакан с водой.
- Господи… Что же вы творите! – мама достает сигарету из моей пачки и закуривает. – И как давно?
- Ещё со школы.
Гермиона отвечает за меня, ставит стакан перед мамой и отнимает сигарету.
- Мам, тебе нельзя курить, - соглашаюсь я с её действиями.
- Да не об этом разговор! Со школы… И как вам удалось даже меня обвести вокруг пальца?
- Мы ведь такие близкие подруги, - я улыбаюсь и прижимаю к себе Гермиону, которая решила докурить ту сигарету, что изначально взяла мама.
- Ясно. Все ясно. Нет, я этого представить не могу… Моя дочь - уголовница!.. Нет, ещё хуже то, что она отвергает законы природы!
- Мама!
- Нина Александровна, мы, правда, любим друг друга. У нас все неплохо, никакие мы не уголовники. Живем себе спокойно в хорошей квартире, в центре города.
- А что с Родионом? – мама смотрит мне прямо в глаза.
- Я его послал, как и всех остальных. Как видишь, у меня есть повод. Хотя… Родион сделал нечто отвратительное, что стало дополнительным предлогом. Я не хочу об этом говорить.
- Нина Александровна, при всем моем уважении к вам, я бы хотела попросить вас больше не искать Соне партию, так как это несколько осложняет нам жизнь, - весьма уверенно произносит Гермиона.
Только в такие моменты я, наконец, замечаю её истинный кровный аристократизм.
- Вот как, Соня. Значит, ты так относишься к трудам собственной матери, да? Я стараюсь, ищу тебя мужа, а ты в это время спишь с… с женщиной? – последнее мама произносит с редкостным отвращением.
- Да, мама, я живу с любимой девушкой. И моим объяснениям про то, что у меня есть любимый человек, ты не поддаешься.
- Я больше ничего не хочу об этом слышать! Ты немедленно переезжаешь ко мне!
- Нет, я остаюсь там, где живу, - спокойно отвечаю я.
- Значит… значит…
Мама несколько пугающе вытаращивает глаза. Её руки трясутся.
Я начинаю бояться за её сердце.
- Значит, я переезжаю к Тане! К моей единственной дочери… В Англию. А что? Не так уж и плохо в Англии-то…
Я решаю не реагировать на этот выпад, но Гермиона почему-то содрогается в моих объятиях.
- Обе вон из моей квартиры. Я честная, законопослушная женщина. Глаза б мои вас не видели больше!
Мы с Гермионой просто уходим, дабы избежать дальнейшего скандала.
Выйдя из парадной, я замечаю, что что-то не так. Я не могу понять, что же. Только вот почему-то резко зарябило в глазах.
- Соня, ты это видишь? – тихо спрашивает Герми.
- Что?
- Снег. Первый снег.
Черт, я дурак. Не заметить, что пошел снег! Это ж надо было умудриться.
- Первый снег – маленькое чудо. Красота… - протягивает Герми и удовлетворенно улыбается.
Мы стоим и смотрим на кружащиеся белые хлопья. Снег усыпает ушки Герми, застревает в её локонах, тает на ресницах.
- Красота это ты. Ты похожа на что-то сказочное.
- Ну, спасибо. «Что-то сказочное». Избушка на курьих ножках, к примеру.
- Скорее, на изысканную Снегурочку.
Мы смеемся.
Нам смешно и легко. Мы идем к метро, усыпаемые первым снегом.
И твердим друг другу, что все будет иначе. Ведь теперь мы хоть чуть-чуть, но свободны.
Через неделю мне придет письмо от Тани, в котором она сообщит, что мама умерла, не выдержав перелета. Порок сердца не шутка.
Но мне будет казаться, что это я её убил. И, возможно, эту вину я пронесу через всю жизнь.
И мы с Гермионой даже поедем на похороны. Где, кстати, расскажем о себе Тане, которая лишь пожмет плечами, скажет, что у них это обычное дело и предложит остаться в Англии.
Но мы вернемся обратно в Россию, какой бы она ни была. В Петербург, наш родной город, ведь он прекрасен. Ведь в нем мы все утоплены душой, как в большом болоте.
И, как бы то ни было, даже там мы будем счастливы.
- Обещаешь?
- Обещаю…