14:06

Tanuar ash shetai setah
Пишет  !!!YURI!!!:
21.11.2009 в 18:30


Работа №10
Название: "Клуб по интересам"
Автор: Caroline Mellcer

читать дальше

URL комментария

Tanuar ash shetai setah
Автор писал о молодой Макгонагалл, только что получившей работу в школе. Если заказчика это не устраивает, автор в обиде не будет, потому что знает, какой это бред х_Х

Название: Молоко
Автор: [цензура]
Пейринг: Поппи Помфри/Минерва Макгонагалл
Предупреждения: намек на зоофилию, заявка выполнена не полностью (см. рейтинг)
Рейтинг: PG-13

Первое перевоплощение прошло на удивление гладко. Минерва потянулась и удивленно мявкнула - еще никогда она не чувствовала себя настолько... тянущейся. Она попробовала махнуть хвостом и краем глаза заметила что-то маняще-пушистое, похожее на мышонка. Выпустив коготки, она попробовала поймать мышку, но, несколько раз крутанувшись вокруг своей оси, наконец поняла, что это кончик ее хвоста. На всякий случай оглядев свою комнату и убедившись, что никто не видел, как она сглупила, Минерва медленно подошла к зеркалу и распушила усы. Из-за стекла на нее смотрела кошка. Настоящая кошка, безо всяких человеческих частей тела, хотя в самоучителе было написано, что в первое превращение всякое может случиться. Минерва еще раз помахала хвостом, удовлетворенно облизнулась и отправилась на разведку. Ей было жутко интересно узнать, каково это - нарушать правила, будучи учителем.
Смотреть на все снизу вверх было до жути непривычно, но довольно забавно. Минерва навострила ушки и медленно пошла по коридорам и лестницам. Вскоре она уже бесстрашно балансировала на перилах и гордо держала хвост трубой, оглядывая владения, которые ей безумно хотелось назвать своими. Пока из-за угла не появилась миссис Норрис...
Минерва инстинктивно распушила хвост и оскалилась, а облезлая кошка завхоза - вот наглость! - сделала то же самое. Аргус Филч прибежал на шум и зло нахмурился, замахнулся на незнакомую кошку. Он начал выкрикивать какие-то жуткие оскорбления, от которых шерсть у Минервы встала на загривке дыбом. Завхоз чуть не сбил ее с перил, но тут в нос Минерве ударил запах лекарств, и она упала на пол сама, изящно приземлившись на лапы. Обиженно мявкнув, она уже собралась уходить, когда кто-то подхватил ее на руки. Минерве показалось, что густой запах целебных зелий проник даже в уши, она забилась в неожиданно крепкой хватке Помфри и выпустила когти, но Поппи тихо рассмеялась и понесла кошку к себе.
- Тише-тише, шипастая... Как только умудрилась на территорию попасть... Ну ничего, завтра в Хогсмид тебя отнесу.
Минерва возмущенно зашипела и цапнула Поппи за мягкую ладонь. Конечно, поведение ее сейчас не было достойно профессора Трансфигурации, но нужно было как-то спасаться. В конце концов, незарегистрированный анимаг, да еще неопытный... Лучше сейчас поцарапать невиновную ни в чем Поппи, чем потом сгорать от стыда перед директором.
Помфри будто даже и не заметила возмущения кошки, она опустила ее на свою кровать и села рядом, устало вздохнув.
- Ну давай, иди ко мне, хорошая, - пробормотала она, зевая, и похлопала ладонями по своим коленям. Минерва гордо задрала нос и спрыгнула с кровати. Она не простая кошка, чтобы урчать на чьих-то коленях! Поппи тихо хмыкнула и зашуршала мантией, раздеваясь. Минерва, немного посидев рядом с запертой дверью, поняла, что ее на самом деле выпустят только на территории Хогсмида. Или когда закончится время действия заклятья.
Внезапно осознав весь ужас ситуации, Минерва громко испуганно мявкнула и забежала под кровать. Подумать только, скоро она превратится обратно в человека! Ее же на смех поднимут... Она осторожно высунула из своего убежища нос и уставилась на Поппи. Та, видимо, решила выманить кошку наружу и приласкать, потому что в руках у медсестры было блюдце с... о Мерлин... молоком...
Словно под Империусом, Минерва медленно вылезла из-под кровати и, уткнувшись носом в блюдце, принялась жадно лакать божественно вкусное лакомство. Она чуть выгнула спину и заурчала от удовольствия, а Поппи, улыбнувшись, начала ее гладить. Размеренно, от затылка до основания хвоста, перебирая пальцами густую шерстку.
- Какая красавица, - вздохнула Поппи, когда Минерва, облизываясь, уселась рядом с опустошенным блюдцем и начала умывать мордочку лапкой. Кошка чуть шевельнула ушком, давая понять, что все слышала, и деловито пошла к двери. Помфри засмеялась и подхватила кошку на руки.
- Куда, хитрюга! - женщина опустилась на кровать, прижимая кошку к себе, и коснулась нежного ушка. Минерва недовольно фыркнула и насупилась. - Ну что ты... На вид домашняя, а на самом деле такая дикарка...
Поппи почесала кошку под подбородком, и Минерва, коря себя за слабоволие, снова заурчала. Она вытянула шею и зажмурилась, невольно переминаясь с лапки на лапку и запуская коготки в толстую ткань юбки медсестры. Разумные человеческие мысли медленно испарялись, оставалось только кошачье желание свернуться клубочком на теплых коленях и урчать до самого утра. Мягкие пальцы Поппи ласково прошлись по грудке, и Минерва немного неловко завалилась набок, уступая кошачьему желанию.
Удивительно гибкое и изящное тело наполняла нега, не хотелось ничего делать, Минерва только изредка крутилась на месте, подставляя другой бок для почесываний, и громогласно урчала. Наконец она самым наглым образом развалилась на спине, подставляя под такие чуткие руки Поппи животик, покрытый нежной мягкой шерсткой. Медсестра тихо рассмеялась.
- Бесстыдница...
Минерва только фыркнула и прикрылась хвостиком, томно сверкнув глазами. Он сладко потянулась, не переставая урчать, и вдруг с ужасом поняла, что не ощущает той волшебной гибкости. Поппи тихо охнула, округлив глаза:
- Мерлин триждывеличайший!
Минерва, заалев, поднялась на ноги и оправила мантию. Помолчала, затем как можно спокойнее взглянула на медсестру:
- Мадам Помфри, я прошу прощения... Это...
Помфри вдруг тихо рассмеялась и притянула Минерву к себе, нежно сжав ее запястья. Она ласково взглянула на женщину снизу вверх и ободряюще улыбнулась.
- Я никому не скажу, девочка моя.
Поппи усадила замершую Минерву к себе на колени и крепко обняла, прижавшись щекой к груди. Профессор дернулась, попытавшись подняться, но Помфри только сильнее сжала ее в объятиях, жадно вдохнув в себя запах молодого женского тела и молока.
- Кошечка, - пробормотала Поппи и погладила Минерву по спине. Та, еще храня кошачьи воспоминания, невольно выгнулась, продлевая ласку, и горячая ладонь медсестры легла на поясницу. Минерва облизала пересохшие губы и чуть поерзала, кашлянув.
- Я уже не... - она осеклась, опустив взгляд на вторую ладонь медсестры, легшую ей на грудь. - Мадам Помфри!
Профессор напряженно посмотрела на женщину и нахмурилась. Стук в дверь заставил вздрогнуть обеих.
Помфри, тяжело вздохнув, позволила Минерве встать и отперла дверь. Профессор, пользуясь случаем, быстренько проскользнула мимо зареванного первокурсника и убежала к себе.
На следующую ночь, мучаясь от понимая собственной глупости, Минерва тихонько поскреблась в дверь и мявкнула, просясь в спальню Помфри. Ей хотелось молока и ласки.
---
Черные, слегка припорошенные сединой волосы разметались по подушке, слышно было лишь неровное громкое дыхание. Наконец, Поппи выгнулась и тихо охнула, зажмурившись. Спустя несколько секунд он хрипло прошептала:
- Иди ко мне, маленькая...
Из под одеяла, облизываясь, выползла изящная кошечка с отметинами вокруг глаз и, тихо довольно урча, легла на подушку рядом с головой Помфри. Медсестра сонно улыбнулась, переложила задремавшую кошку себе на грудь и погладила ее по спинке. Минерва, помедлив, приняла человеческий облик, юркнула под одеяло.
- Поппи, ты извращенка.
- Минерва, ты за блюдце молока черт знает чем уже третий год занимаешься, - привычно отозвалась Поппи и прижалась к женщине, засыпая.
- Не за молоко вовсе, -вздохнула Минерва, но Поппи снова ее не услышала.

URL комментария


URL
18:24

Tanuar ash shetai setah
Замерла с поднятым клинком.. Ещё чуть-чуть.
Совсем немного вытерпеть. А потом с замаха разрубить воздух. И не только. Разрубить.
Отпустить сознание в ярость и шторм, отпустить подконтрольные стихии в разрушение.

А пока.. Я застыла. Внутри греют Мягкие.

Вчера я развела огонь.



12:46

Tanuar ash shetai setah
14.08.2009 в 16:28
Пишет  Ketrin Black~:

Ыыыыыыыыы ))))))) Я (мы) - фемслешеркО!! ^_____^
читать дальше


Пишет  Nicholya Arden:
Hayden Panettiere+Kristen Bell picspam
Вы не поверите, но это действительно фемслэш. Не устаю умиляться от этих девочек в паре.



+12 фоток с комментариями. Вся жесть под катом :gigi:


URL записи

Tanuar ash shetai setah
Пишет  Rumer Ruston:
20.03.2009 в 16:20


Когда я захожу в квартиру, я вижу на полу отблески света, включенного на кухне. Я снимаю обувь, верхнюю одежду и прохожу туда.
- Гермиона…
Она сидит на полу и плачет. Волосы забраны в хвост, ушки опущены, лицо бледное, как у самой Смерти. Сама Герми сегодня в длинном нежно-голубом платье, только подчеркивающем белизну лица. Прямо перед ней стоит блюдечко, из которого пьет молоко маленький черно-белый котенок.
- Милая моя, - я бросаюсь к ней, опускаюсь на колени и начинаю лихорадочно сцеловывать слезы с её лица. – Что с тобой?
- Не задень Висби. Этот малыш - такой же одинокий и брошенный котенок, как и я.
- Герми, да что случилось-то? – восклицаю я.
- Это у тебя надо спросить, что с тобой случилось за эту неделю. Да ты посмотри на себя, Соня. Ты ведь больше не любишь меня, да? Ты так поздно раньше никогда не приходила домой по выходным. Тем более, в платье и с огромным иссиня-фиолетовым засосом на шее, - руки Герми трясутся, когда она говорит это. - Ты избегаешь меня и не хочешь проводить со мной время. Тебе стало скучно. Ты решила меня выбросить на помойку, как кто-то выбросил этого малыша.
Я сажусь рядом с ней и обнимаю её, прижимая к себе как можно сильнее, пытаясь согреть и успокоить мою напуганную девочку.
- Я очень виноват перед тобой, хорошая моя. Я не заслуживаю прощения за то, что настолько увлекся очередным кавалером, что хоть на мгновение, но все же забывал про тебя. Но если бы сейчас разрешение этой ситуации зависело только от меня, я предпочел бы за всю жизнь ни разу не выйти из этой квартиры, чтобы всегда быть с тобой. Единственное, что я сейчас могу, - это просить у тебя прощения.
Гермиона поднимает на меня свои заплаканные невинные светло-ореховые глаза.
- Соня, ты любишь меня?
- Люблю. Больше жизни люблю.
- Тогда обещай, что это больше никогда не повторится. Что завтра же мы поедем к твоей маме и все расскажем, и пусть нас хоть посадят, хоть расстреляют.
- Клянусь.
- Не клянись вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; Ни землею, потому что она подножие ног Его, ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; Ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным, - цитирует Гермиона «От Матфея святое благовествование» и улыбается.
- Хорошо. Тогда я могу только просто пообещать.
- Я верю, - шепчет Герми, и я целую её в лоб.
- Значит, говоришь, Висби? И кто теперь будет ухаживать за новым членом семьи? – шутливо спрашиваю я после минутной паузы.
- Эх, ну не ты же, - вздыхает Гермиона. – Но если будет желание…
- Значит, за щенком мы ухаживать не можем, а за котенком – пожалуйста? Это дискриминация.
- Для того, чтобы ухаживать за котенком, не надо выходить на улицу.
Мы пьем чай и ложимся спать. Все втроем.
Перед сном я проверяю мобильный телефон и замечаю смс от Родиона. Руки леденеют.
«Надо покончить с этим раз и навсегда», - решаю я и открываю сообщение для прочтения.
«У меня есть вторые ключи, можешь не беспокоиться. В принципе, это предсказуемо было. Ты никогда не спрашивала, есть ли в моем теле какие-нибудь модификации, хотя знала, что я князь. Так вот, они есть: у меня собачий нюх. И каждое мгновение, находясь с тобой, я чувствовал, как от тебя пахнет другой женщиной. Хорошо известной мне, моей кузиной, графиней Гаевской. Что же, она с детства более успешна, чем я. Уйдя от меня сегодня, ты сделала свой выбор. Удачи. Я не раскрою вашу тайну».
Дочитав смс, я раздраженно швыряю мобильный на пол.
- Соня…
Я оборачиваюсь и понимаю, что Гермиона прочитала это сообщение через плечо.
- Соня, это Родион Епанчин, да?
Я киваю, что же мне ещё остается.
- Мой кузен, которому меня, умницу и отличницу, все время ставили в пример, - Герми злится. – Если с самого начала он и не знал, что ты со мной, то потом это понял и продолжил тебя добиваться, я уверена. Сукин сын!
Так неожиданно прозвучало от моей Гермионы это оскорбление, что я не смог сдержать улыбку.
- Так это твой двоюродный брат, да?
- Именно так. У нас разница в четыре года. В школе я училась лучше, чем он. Он был хорошистом, так что мне даже было его жаль, ведь он не получал троек вовсе. А его все равно ругали. Вот он и обозлился на меня. А ведь после смерти моих родителей, мой дядя, князь Николай Алексеевич Епанчин, взял меня на попечение до того момента, пока мне не исполнилось восемнадцать, и мы с тобой не переехали в эту квартиру. Родион сдавал меня даже по мелочам, когда я начала курить, к примеру. Только вот меня не ругали, я все-таки чужой ребенок, что его тоже злило. Ссорились, как кошка с собакой. Хотя, если подумать, мы и есть кошка с собакой…
К тому же, я выбрала аристократическую профессию, ушла в филологию и литературоведение, что в обществе, конечно, одобрили. А ведь он выбрал медицину, весьма достойное занятие. Только вот это не княжеская работа, видите ли. Кто он сейчас-то?
- Хирург.
- Сейчас он сволочь, - угрюмо констатирует Герми. – Независимо от профессии.
- Это останется в прошлом. И больше никак не будет обсуждаться. Обещай, Гермиона.
- Обещаю, - Герми улыбается и целует меня.
- Мяу! – говорит Висби и запрыгивает к нам в кровать.
- Это он тоже пообещал!
Мы смеемся. У нас все будет хорошо, я уверен. Только вот завтра нам предстоит трудный день.

- Соня, Мила, вы что, с ума сошли? – стакан с шампанским выпадает из маминых рук.
Эта реакция предсказуема, я знал, что она отреагирует именно так на нашу откровенность. Вот так и приноси ей в подарок дорогое шампанское.
- Вас же посадят обеих! Господь милостивый, что же происходит?
- Мама, успокойся, пожалуйста, - говорю я ледяным тоном. – Если ты никому не расскажешь, то нас не загребут. Никто не знает, кроме тебя.
- Нина Александровна, вы не беспокойтесь. У вас же сердце больное, - Гермиона срывается с места и капает «Корвалол» в стакан с водой.
- Господи… Что же вы творите! – мама достает сигарету из моей пачки и закуривает. – И как давно?
- Ещё со школы.
Гермиона отвечает за меня, ставит стакан перед мамой и отнимает сигарету.
- Мам, тебе нельзя курить, - соглашаюсь я с её действиями.
- Да не об этом разговор! Со школы… И как вам удалось даже меня обвести вокруг пальца?
- Мы ведь такие близкие подруги, - я улыбаюсь и прижимаю к себе Гермиону, которая решила докурить ту сигарету, что изначально взяла мама.
- Ясно. Все ясно. Нет, я этого представить не могу… Моя дочь - уголовница!.. Нет, ещё хуже то, что она отвергает законы природы!
- Мама!
- Нина Александровна, мы, правда, любим друг друга. У нас все неплохо, никакие мы не уголовники. Живем себе спокойно в хорошей квартире, в центре города.
- А что с Родионом? – мама смотрит мне прямо в глаза.
- Я его послал, как и всех остальных. Как видишь, у меня есть повод. Хотя… Родион сделал нечто отвратительное, что стало дополнительным предлогом. Я не хочу об этом говорить.
- Нина Александровна, при всем моем уважении к вам, я бы хотела попросить вас больше не искать Соне партию, так как это несколько осложняет нам жизнь, - весьма уверенно произносит Гермиона.
Только в такие моменты я, наконец, замечаю её истинный кровный аристократизм.
- Вот как, Соня. Значит, ты так относишься к трудам собственной матери, да? Я стараюсь, ищу тебя мужа, а ты в это время спишь с… с женщиной? – последнее мама произносит с редкостным отвращением.
- Да, мама, я живу с любимой девушкой. И моим объяснениям про то, что у меня есть любимый человек, ты не поддаешься.
- Я больше ничего не хочу об этом слышать! Ты немедленно переезжаешь ко мне!
- Нет, я остаюсь там, где живу, - спокойно отвечаю я.
- Значит… значит…
Мама несколько пугающе вытаращивает глаза. Её руки трясутся.
Я начинаю бояться за её сердце.
- Значит, я переезжаю к Тане! К моей единственной дочери… В Англию. А что? Не так уж и плохо в Англии-то…
Я решаю не реагировать на этот выпад, но Гермиона почему-то содрогается в моих объятиях.
- Обе вон из моей квартиры. Я честная, законопослушная женщина. Глаза б мои вас не видели больше!
Мы с Гермионой просто уходим, дабы избежать дальнейшего скандала.
Выйдя из парадной, я замечаю, что что-то не так. Я не могу понять, что же. Только вот почему-то резко зарябило в глазах.
- Соня, ты это видишь? – тихо спрашивает Герми.
- Что?
- Снег. Первый снег.
Черт, я дурак. Не заметить, что пошел снег! Это ж надо было умудриться.
- Первый снег – маленькое чудо. Красота… - протягивает Герми и удовлетворенно улыбается.
Мы стоим и смотрим на кружащиеся белые хлопья. Снег усыпает ушки Герми, застревает в её локонах, тает на ресницах.
- Красота это ты. Ты похожа на что-то сказочное.
- Ну, спасибо. «Что-то сказочное». Избушка на курьих ножках, к примеру.
- Скорее, на изысканную Снегурочку.
Мы смеемся.
Нам смешно и легко. Мы идем к метро, усыпаемые первым снегом.
И твердим друг другу, что все будет иначе. Ведь теперь мы хоть чуть-чуть, но свободны.

Через неделю мне придет письмо от Тани, в котором она сообщит, что мама умерла, не выдержав перелета. Порок сердца не шутка.
Но мне будет казаться, что это я её убил. И, возможно, эту вину я пронесу через всю жизнь.
И мы с Гермионой даже поедем на похороны. Где, кстати, расскажем о себе Тане, которая лишь пожмет плечами, скажет, что у них это обычное дело и предложит остаться в Англии.
Но мы вернемся обратно в Россию, какой бы она ни была. В Петербург, наш родной город, ведь он прекрасен. Ведь в нем мы все утоплены душой, как в большом болоте.
И, как бы то ни было, даже там мы будем счастливы.
- Обещаешь?
- Обещаю…

URL комментария

Tanuar ash shetai setah
Пишет  Rumer Ruston:
20.03.2009 в 16:20


Так проходит минут пять моего драгоценного времени.
Потом я прихожу в себя, умываю лицо, смываю с себя всю эту натекшую белую липкую дрянь и выхожу из душа. Вновь закуриваю и смотрю на электронные часы на телефоне. Без десяти одиннадцать. Я вытираюсь первым же попавшимся полотенцем, топлю сигарету в унитазе и, тихо открыв дверь, проскальзываю в коридор. Свет по-прежнему не горит. Я почти уверен, что Родион все ещё в спальне и ждет меня. Я нащупываю упавшие где-то у двери платье и плащ, бесшумно одеваюсь, собираю все свои вещи, открываю входную дверь и ухожу по-английски, забрав ключи князя.
Выйдя из подъезда, я вновь смотрю на часы. Ровно одиннадцать. У меня ещё есть целый час до полуночи. Успею.
Я замечаю неотвеченный вызов от Гермионы и сразу же ей перезваниваю.
- Алло, родная, с тобой все хорошо? – говорю я, желая услышать любимый голос.
- Соня, где ты? Я уже дома, а тебя все ещё нет. Мне страшно, Соня.
«Соня». Мое собственное имя звенит у меня в голове. Я всегда его ненавидел, но сейчас просто жажду слышать его из её уст.
- Соня, алло! Ты меня слышишь? Соня!
- Да, хорошая моя, не волнуйся, я уже скоро буду. Прости меня, пожалуйста.
- Что-то случилось? Ты хлюпаешь носом. Соня, ты плачешь?
- Нет-нет, тебе показалось, - отнекиваюсь я и рукавом вытираю вновь набежавшие слезы. - Уже бегу к тебе.
- Будь осторожна, ладно?
- Ладно. До встречи.
Я вешаю трубку и оглядываюсь вокруг. Знакомое какое-то место, но я никак не могу вспомнить, где же это я нахожусь. Вдруг из подъезда, у которого я стою, выходит миловидная женщина лет сорока. Я благодарю Бога за то, что Он послал мне спасительницу.
- Здравствуйте, - робко обращаюсь к ней. – А вы не подскажете, какое здесь ближайшее метро?
- Владимирская, - спасительница смотрит на меня оценивающим взглядом и, видимо, приходит к выводу, что я в жутком расстройстве и мне срочно нужна помощь. – Давайте я вас довезу.
Выражение её лица, обеспокоенное и сочувственное, кажется мне очень родным. Просто какой-то фантом из детства.
- Спасибо огромное, вы меня просто спасете, - радостно говорю я.
- Да не за что, - она пожимает плечами, и мы направляемся к её автомобилю. – А вы, собственно, куда в таком виде направляетесь?
- Домой. На набережную Мойки.
Женщина улыбается.
- К вам пришла госпожа удача. Я как раз туда и еду. Тут ехать-то минут двадцать, а пешком идти больше часа. Да и в вашем состоянии…
Авто трогается с места, и до дома я добираюсь без приключений.
- Чем я могу вас отблагодарить? – спрашиваю я, когда её автомобиль останавливается в двух шагах от моего дома.
- Ничем.
Она улыбается.
- Но почему же вы тогда помогли мне? – вырывается у меня.
- Знаете, я сейчас как раз еду к дочери, которая живет недалеко от вас. Она вашего возраста, студентка. Я очень боюсь, что когда-нибудь я не смогу помочь ей, если она вдруг попадет в сложную ситуацию, как вы сейчас. И я надеюсь, что кто-нибудь так же поможет ей, как я сейчас помогла вам.
- Я уверен, вы очень хорошая мать. Мне просто посчастливилось вас встретить, - говорю я и, захлопнув дверцу машины, иду к дому. Теперь мне понятно, почему выражение её лица показалось мне столь знакомым. И по сей день так же смотрит на меня моя мама.
Ключи Родиона я выкидываю в мусоропровод в своем доме.

URL комментария

Tanuar ash shetai setah
Пишет  Rumer Ruston:
20.03.2009 в 16:19


Наше первое свидание проходит в ресторане премиум-класса, иначе не скажешь. Вокруг – элита да богема. Родион мил, очарователен и, как всегда, обходителен. Мы пьем шампанское, обсуждаем только что прочитанные книги, едим салаты и игнорируем то и дело подходящих к нам аристократов подшофе.
В ресторане все стандартно и обычно, но мне почему-то очень весело, и я искрюсь, как игристое вино в бокале.
- Родя, пойдем танцевать!
- А пойдем…
Мы танцуем вальс, и мне кажется, что я вот-вот взлечу! Так стремительны, быстры и ловки наши движения, моя прическа вот-вот растреплется, шаль развевается и чуть не слетает с плеч, я чувствую, как взлетает подол моего платья и краснеют от смущения щеки… Я кружусь-кружусь-кружусь в вальсе, как кружится ночью мотылек вокруг сжигающего огня костра или лампы. И все пары вокруг также кружатся, и все это выглядит просто волшебно…
И я даже не замечаю, как заканчивается мелодия и что Родион уже ведет меня обратно к столику.
- Знаешь, это было просто чудесно! – я отпиваю шампанского из бокала.
- Твои глаза горят восторгом, - улыбается он. – Я почему-то не думал, что ты любишь танцевать.
- Да ну, хватит тебе, скажи уже честно, что не думал, что я вообще умею танцевать! – я смеюсь, как не смеялся давно, ведь мне давненько не было так свободно, так сказочно просто и легко!
- Мне нравится, как ты смеешься, смейся чаще.
Я молча улыбаюсь и смотрю на него через стекло бокала.
- Выпьем за смех? – предлагаю я.
- Подожди, мы же за нас ещё не пили!
- Значит, за нас, - соглашаюсь я, и мы чокаемся. И этот легкий, еле уловимый звон от столкнувшихся бокалов напоминает мне что-то. Что-то очень важное, но я никак не могу вспомнить, что именно, и отбрасываю эту мысль. Мне ведь так хорошо, так свободно!
Закончив ужин, мы решаем пойти в парк, ведь сейчас такой восхитительный спокойный вечер: уже горят в небе звезды, луна освещает дорогу и в воздухе витает запах свежести и еле заметный аромат корицы. Сегодня весь день было очень тепло, так, что я даже не надел пальто, ограничившись лишь легким серебристым плащом, а Родион вообще был в одном костюме. Несмотря на то, что к вечеру, конечно, сильно похолодало, нас это и не останавливает, и мы идем гулять.
Мы бродим по темным, освещенным только лишь лунным светом аллелям парка, где почему-то не горят фонари, и Родион поет романс «Сияла ночь. Луной был полон сад…».
Я просто таю: от звуков его голоса голова идет кругом.
- Тебе бы не в хирурги, а в певцы, - говорю я, когда он допевает последние строки. – «И поющим отдаваться мукам было слаще обаянья сна; Умереть хотелось с каждым звуком, сердцу грудь казалася тесна».
- Это комплимент?
- Конечно, - я улыбаюсь. – Пойдем-присядем, я очень не люблю курить на ходу.
Мы садимся на скамейку, и я закуриваю.
- Даже несмотря на то, что ты куришь не тонкие женские сигареты, а просто бревна какие-то, - заявляет Родион, - это все равно чрезвычайно эстетичное зрелище.
- Спасибо. А я-то уж испугался, что ты сейчас начнешь читать мне лекцию о вреде курения.
Мы смеемся. Нам вместе очень просто и легко, как двум ночным бабочкам в полете к луне.
- Ты будешь? – я предлагаю ему сигарету.
- Давай. Вот видишь тот пруд? – Родион закуривает и указывает мне на кое-где поросший тиной пруд, воды которого серебрятся в свете луны.
- Да, разумеется.
- Вот и я долгое время был поросшим тиной прудом. Я становился все черствее и замыкался в себе, закрываясь от боли и переживаний, закрываясь от всего мира, только бы ничто не трогало мою душу и не играло на воспаленных нервах. Думаю, ты представляешь, как тяжело в психологическом плане хирургу, постоянно имеющему дело с муками, страданиями, смертью больных. Я мог спокойно сидеть в своем кабинете и пить бренди, чтобы придти в себя, зная, что мой пациент умирает на операционном столе, и я ничем не могу ему помочь, – Родион на секунду останавливается, то ли, чтобы отдышаться, то ли для того, чтобы выдержать эффектную паузу. – Но все это было до того момента, пока в моей жизни не появилась ты. Тонко чувствующая, но сильная, изящная, но мужественная, интеллектуальная, начитанная девушка. Ты заставила меня открыться и принимать ту же самую боль всем сердцем, переживать всей душой. Только бы не смотреть на мир «устрицей из раковины вещей», словами Владимира Владимировича Маяковского. Этому меня научила ты за какой-то час, два! Да нет же, что я говорю, только посмотрев на меня в первый раз, ты дала мне это понять! И я все ещё пруд, поросший тиной, но кое-где мои воды уже серебрятся в твоих лучах, Сонечка.
- Родя, - я просто не знаю, что сказать. Настолько внезапным оказалось это признание, настолько откровенным, что похоже на исповедь. И настолько розово-сопливым, что нельзя даже представить, что Родион в душе такой романтичный юнец.
Я еле сдерживаю смешок.
- Тсс! Не говори ничего, - он прикладывает палец к моим губам, запрещая мне говорить. – Поехали ко мне?
- Поехали, - как-то неожиданно для себя соглашаюсь я. Видимо, я просто замерз.
Мы быстро идем к его автомобилю, и я с удивлением замечаю, что, в отличие от меня, Родион все это время следил за дорогой и очень хорошо помнит путь обратно.
Мы садимся в его черную бэху, он включает «Наше радио», и мы вместе поем любимые хиты русского рока.
- Бывают же настолько похожие люди, которым вместе легко, - замечаю я.
- Может, мы просто родственные души?
- Может быть, - я согласно киваю и ловлю себя на том, что не отметил, как Родион начал парковать машину. – Мы что, уже приехали? И получаса не прошло.
- Да, уже. Я живу недалеко от того заведения, где мы были.
Автомобиль останавливается, мы выходим и идем к высокой новостройке.
- Странно, - говорю я. – Никогда не представлял себе князя, живущего не в старинной квартире.
- Хм, а что мешало мне просто съехать от родителей? Они меня достали в свое время. Говорили, что я не так успешен, как моя кузина, да и профессию выбрал отнюдь не княжескую, – Родион улыбается, открывает дверь, и вот мы уже едем в лифте на тринадцатый этаж.
- А по-моему, благородная профессия. Медик! Как раз для князя, - бормочу я и восторгаюсь. - Из твоих окон, наверное, роскошный вид на весь Петербург!
- Именно так. Все как на ладони, почти колоннада Исакия.
Мы заходим в квартиру, и Родион даже не включает свет. Закрыв дверь, он не дает мне снять с себя обувь и верхнюю одежду, - а я-то ещё видом хотел полюбоваться, наивный! - одним стремительным движением прижимая меня к стене и впиваясь мне в губы. Требовательно, настойчиво, словно настаивая на плате за ужин.
Больно.
Но так сладко, что по всему телу пробегает дрожь и прокатываются мощные волны истомы. Я не сдерживаю стон прямо посреди поцелуя.
Родион начинает целовать мое лицо, шею, ключицы. Легким движением холодных пальцев снимает лямки, и платье моментально падает вниз.
Я впервые в жизни стою полуобнаженный перед мужчиной. И, что самое возмутительное, даже не испытываю стыда!
Родион подхватывает меня и несет в спальню. У меня кружится голова, и почему-то вспоминается та головокружительная эйфория, полученная от танца.
Я падаю на постель, и мое тело сходит с ума: чувствую холодное шелковое белье под моей спиной, чувствую, что горячие сухие губы князя уже покрывают поцелуями мою грудь, живот, бедра, оставляют фиолетово-синие следы на коже… Сознание застилает туман незнакомой мне неги, необычных, новых для меня ощущений. У меня звонит телефон, почему-то оказавшийся прямо рядом со мной, и я неосознанно выключаю раздражающий, отвлекающий звук.
Острая, оглушительная боль заставляет меня очнуться, окунает в реальность, пугая разноцветными искрами перед глазами и резко увеличивающимся сердцебиением. Больно и сладко, в голове лихорадочно вертятся обрывки стихотворения: «Весь день она лежала в забытьи… лежала… лежала в забытьи… И всю её… всю её… уж тени покрывали… И сердце на клочки… на клочки… и сердце… и сердце на клочки не разорвалось…». Я не могу вспомнить, откуда это, да и не пытаюсь, они просто крутятся в моей голове, настойчиво бьются, как-то даже бессознательно!
Это фейерверк, оглушающий, доводящий до безумия, через боль к эйфории, через тень к ослепляющей вспышке света.
Все заканчивается тем, что мое сердце, кажется, все-таки разрывается на клочки, и я чувствую, как что-то горячее наполняет меня и стекает по моим ногам. В первые секунды я даже не осознаю, что произошло. Родион вновь целует меня в губы, и я вижу дьявольские огоньки в его глазах. Света нет, ничто не может в них отражаться…
- Я люблю тебя, Сонечка, люблю…
Во мне поднимается отвращение. Я не могу слышать от него свое имя. Я не хочу смотреть на его лицо.
Я осторожно выбираюсь из-под князя, беру телефон, который, вспоминается мне, висел на шнурке у меня на шее, до того, как Родион в порыве страсти не сорвал его, разорвав шнурок, и иду искать ванную.
Мне срочно нужен душ.
Идя к входной двери, я насчитываю четыре комнаты: считая спальню, их в сумме получается пять. Я подбираю сумку, достаю пачку сигарет с зажигалкой и запираюсь в ванной, которая оказалась прямо у входа.
Я сажусь на край ванны, включаю горячую воду и закуриваю. Пять комнат в квартире, где я могу стать полноправным хозяином. Черная BMW, о которой я всегда мечтал. Любящий меня мужчина, умудрившийся на первом же романтическом свидании затащить меня в постель, к тому же, князь, от которого я смогу родить ребенка, обеспеченного в будущем всеми благами.
И это мое светлое будущее?!
Я прямо с сигаретой забираюсь под струю душа и начинаю рыдать. Мокнет старательно уложенная прическа, смывается макияж, толком не курится намокшая сигарета.
А я стою и реву, как последняя истеричка.

URL комментария

Tanuar ash shetai setah
Пишет  Rumer Ruston:
20.03.2009 в 16:19


На ночь я решаю поехать к маме. Не знаю почему, наверное, хочу просто прижаться к ней и поговорить по душам. Ясно, что я не могу ей рассказать все: и про Родиона, и про мою Гермиону, - но обходными путями я смогу рассказать ей о своих трудностях, а мама будет успокаивающе гладить меня по голове. Я еду в метро. «Душа трепещет и плачет, оттого, что творится в уме, но я твержу, что все будет иначе. Ах, кто бы твердил это мне!» - поет Пулатова, разрывая мне душу. Все будет иначе… Будет иначе!
Мама отчего-то не удивляется моему приходу.
- Привет, ты за Милочкой, да? Она мне сказала, что ты работе.
- Милочкой? – я не сразу понимаю, о ком она.
Милочка – это Гермиона. Милена. Просто мне очень непривычно её так называть.
- Ну да. Она приехала навестить Тошу.
Я смотрю через плечо маме. Гермиона выглядит какой-то несчастной, кошачьи уши лежат на голове, а не стоят торчком. Хотя она просто сидит на кухне со щенком на коленях и пьет чай.
- Привет, Мила. Ты уехала и даже записки не оставила!
- Я не думала, что ты заглянешь домой перед работой. А к тому времени, когда ты обычно приходишь, я уже должна была быть там. Просто засиделась. Впрочем, Нина Александровна, спасибо за гостеприимство, я уже ухожу. Пока, Тошенька, - Гермиона поцеловала щенка в нос и поставила на пол. – Ты поедешь?
Это она уже обращается ко мне.
- Я же только приехал. Хочу побыть с мамой немного. Останусь на ночь.
- То есть, ты будешь только утром? – говорит Гермиона несколько дрожащим голосом.
Я вижу, как в её глазах загорается страх. Черт, об этом-то я и не подумал. Идиот.
Впрочем, этот взгляд сменяется холоднокровным равнодушием. Меня передергивает: Гермиона сразу же становится похожей на свою мать на портрете. Я её ещё такой не видел.
- Да, только утром.
Maman прощается с Герми по всем нормам, как и должно с дворянкой.
Я сообщаю, что провожу Милу до остановки маршрутки и вернусь. Уже поздно, и мне, признаться, страшно отпускать её в темноту одну.
Мы выходим и идем через темный двор. Молча.
Когда мы проходим мимо круглосуточного магазина, и свет от вывески падает на лицо Герми, я вижу, что эта маска равнодушия все ещё не спала с её лица.
- Герми, - не сдерживаюсь я. – Что-то случилось?
- Нет, с чего ты взяла?
Мы выходим на Северный, где светло от огненных фонарей.
- Милая, не бойся, пожалуйста. Я буду утром, как только метро откроют – сразу приеду.
- Хорошо.
- Гермиона…
- Да я не боюсь! Можешь так не торопиться, - холодно отрезает она.
- Не ври мне, дура! – я встряхиваю её, схватив за плечи. - Я знаю, что я не должен тебя оставлять, но мне сейчас это очень нужно.
Слезы начинают сбегать по её щекам, и она наклоняет голову. Будто бы я не увижу, конечно.
- Прости, - я обнимаю Гермиону и шепчу ей. – Я люблю тебя, глупая. Все будет хорошо.
Её кошачьи ушки немного нервно вздрагивают. Слава Богу, она услышала.
- Маршрутка приехала, - она вырывается и запрыгивает в открытую дверь.
- Пока, - только и могу произнести я, бессильно опустив руки.
И возвращаюсь домой к маме, чувствуя себя отвратительно: моей Гермионе будет очень тяжело этой ночью.
Всю ночь я курю у мамы на кухне, докладывая о своих проблемах. Разумеется, я не рассказываю маме о Гермионе, просто говорю, что люблю другого человека. Maman убеждает меня дать Родиону шанс, ведь он действительно удачная партия. Единственное, что мне остается – это согласиться с ней.
Я сдерживаю свое обещание и приезжаю домой рано-рано утром. До дома я бегу так быстро, что кажется, что мое сердце сейчас выпрыгнет из груди через горло.
Гермиона прикидывается, что спит. Когда я вхожу в спальню, глаза её ещё открыты. Я замечаю это по отблеску: кошачьи глаза отражают свет от уличного фонаря. Она дрожит всем телом. Дрожат и ушки.
Я раздеваюсь и ложусь рядом с ней, прижимая к себе. Она обнимает меня ледяными руками, и я чувствую, как успокаивается её сердце. Сейчас она по-настоящему заснет. Мне достаточно просто быть рядом, чтобы она не боялась одиночества и могла спокойно спать. Днем она ещё справляется: вокруг много людей. Но ночью она одна не может совсем. Мне иногда кажется, что это погрешности аристократического воспитания: ведь ребенок-дворянин с малых лет живет отдельно в своей комнате. Как же он справляется со своими страхами? Да просто заталкивает их поглубже, пытается задавить. Я, когда чего-то боялся, сразу бежал к маме с папой, рассказывал им о страшном вампире или крокодиле под кроватью и ложился спать в родительской постели. Одному ведь страшно! А Гермиона не могла позволить себе такого. По-моему, каждую ночь в ней воскресают эти детские страхи. Как бы хорошо она в темноте не видела, она видит кошмары наяву. Она цепенеет и остановившимся взглядом смотрит в одну точку - пугающее зрелище. Бедная моя девочка… И как я мог только позволить себе оставить её одну? В такие моменты я готов себя убить.
Днем в воскресение я вновь еду к маме. Дело в том, что у меня нет изящных женских нарядов. Моя одежда – типичный унисекс: широкие брюки с большими карманами, джинсы, футболки, свитера, рубашки. В таком виде не пойдешь на свидание. А вот у maman много красивой одежды, да и размер у нас одинаковый, так что придется мне у неё что-нибудь на вечер позаимствовать. Гермионе я сказал, что вновь навещаю мать, чтобы помочь ей выбрать поводок, ошейник и все остальные принадлежности для Тоши. Герми, к счастью, была занята в воскресение: у неё пылились двадцать страниц английского текста на перевод, кроме того, нужно было ещё успеть подготовиться к коллоквиуму. Естественно, я ни словом не обмолвился о том, что вечером у меня свидание. А вот мама об этом знала и даже жаждала мне помочь выбрать такой наряд, чтобы поразить жениха с первого взгляда. О Господи, на что же я иду?..
Перемерив пол маминого гардероба, я решаю, что женскую одежду вообще носить не могу. Она внушает мне глубокое отвращение. Но мама настаивает, чтобы я пошел в белом платье с черными кружевами. Это мое выпускное, и меня удивляет то, что оно вообще у неё сохранилось. Туфли на каблуках вводят меня в оцепенение, и мама дает мне свои белые балетки.
- Ну, красавица. Посмотри на себя.
Я подхожу к зеркалу и смотрюсь в него: у меня идеальная укладка, накрашенное мамой лицо, на мне платье, серебристая полупрозрачная шаль, туфли, украшения и в руке я держу дамский ридикюль… Все так же, как тогда, в выпускной вечер. Я вспоминаю ночь на корабле, разведенные мосты, ноктюрны Шопена, Чайковского, Филда, вроде бы шутливый на вид вальс с Гермионой и первая попытка занятья любовью, к сожалению, в туалете…
- Ты все ещё та милая девочка, которая только что закончила школу. Ты ничуть не изменилась, Соня.
Я смотрю в свои льдисто-серые глаза, и думаю, что я изменился. Совсем. Кардинально.
Обстоятельства всегда сильнее нас, они нас ломают изнутри. И мы меняемся из-за этого, черт возьми, сильно меняемся!
- Тебе пора. Уже пять минут восьмого. Иди.
И я не знаю зачем, но все же делаю этот свой первый шаг к счастливому будущему.
- Удачи, милая.

URL комментария

Tanuar ash shetai setah
Пишет  Rumer Ruston:
20.03.2009 в 16:17


Входя в квартиру, я не включаю свет. Не знаю почему. Как-то автоматически снимаю с себя верхнюю одежду, обувь и прохожу в гостиную, где различаю скрип паркета под креслом-качалкой и легкое позвякивание спиц.
- Соня...
Тихо из темноты. Я её не вижу, а она меня видит. Видит мою глупую счастливую улыбку и мои пьяные глаза. Мне стыдно. Мне безумно стыдно. Я впадаю в ступор и не могу сойти с места.
- Сонь, от тебя очень сильно пахнет алкоголем. И у тебя ярко-красные губы. Что-то случилось? – все так же тихо говорит Гермиона и откладывает спицы на журнальный столик.
Я этого не вижу, но слышу, как звякает металл о стекло.
Любимая, дорогая, родная… Меня словно сносит ураганным ветром с места, и я падаю на колени перед ней и плачу, роняя слезы на её мягкое домашнее платье цвета морской волны.
Я способен только шептать слова извинения и чувствую, что только что почти не сделал непоправимую глупость – чуть не сделал больно ей! Моей! Моей Гермионе…
Она кладет руку на мои волосы и гладит меня по голове, шепотом пытаясь утешить меня, спрашивая, что же произошло. Я беру её на руки, как бы тяжело мне не было, и несу в постель.
Черт, я ведь знаю, что она не ляжет спать без меня, что ей одиноко, страшно и холодно. Я идиот, скотина, я…
Я целую её лицо, шею, плечи. Снимаю с неё платье и согреваю её своим телом и жарким дыханием. И шепчу, не прекращая, шепчу: «Прости. Прости, родная…»
- Соня, ты любишь меня?
- Люблю, безумно люблю!
Только тогда она сможет заснуть.
Только вот мне уже не до сна.

Первое, что я делаю, когда встаю утром, - это иду курить на кухню. Гермиона всегда встает раньше меня, и когда я захожу, сонный и даже неумытый, она уже варит мне кофе, одетая, причесанная, пока что не накрашенная, но все равно очень красивая.
Так и сегодня. Ещё плохо соображая, с больной после вчерашнего головой, я приползаю на кухню, где Герми уже стоит у плиты. Она курит тоненькую сигаретку «Вог-Арома» и изящным движением стряхивает пепел в аккуратную, всегда вымытую пепельницу. Странно, обычно она не курит. Кажется, опять у бедняжки нервы шалят…
- Доброе утро, милая, - говорю я и падаю на стул у окна.
- Доброе, дорогой, - смеясь, отвечает она. – Тебе обезболивающее дать?
- Это было бы так мило с твоей стороны.
- Держи, - она сует мне в рот таблетку «Пенталгина» и целует меня в лоб. – А ты знаешь…
- Что именно? Я много чего знаю, - вяло пытаюсь пошутить.
- Знаешь, мне понравилось, как все было вчера. Может, мне всегда тебя спаивать, перед тем как идти в постель? – она смеется и наливает мне кофе.
Иногда мне кажется, что её можно любить только за этот смех и за кофе по утрам.
Я благодарно чешу ей за кошачьим ушком, и она мурчит, изображая из себя котенка. Мы смеемся, и я вновь наслаждаюсь её смехом, таким звонким, невинным и славным, что прямо от умиления плакать хочется.
- Не надо меня спаивать, ты меня пьянишь всегда, - я шепчу ей на ухо и делаю глоток сладкого, крепкого кофе.
Мы вместе завтракаем, потом я иду умываться, а Гермиона краситься у зеркала в холле. Затем я одеваюсь, а она собирает сумку с необходимыми книгами и тетрадями. Я собираю свой рюкзак сразу после того, как прихожу днем с занятий, зная, что когда я приду домой с работы, мне будет не до этого. Такой уж у нас порядок, который держится с тех пор, как мы начали жить вместе. В прихожей перед выходом я её целую, так как знаю, что, выйдя из дома, мы даже за руку подержаться не сможем, и размазываю её помаду, на что она притворно сердиться каждый день. За то время, что она поправляет макияж, я черным карандашом подвожу глаза. А потом мы выходим из дома, доплетаемся до стрелки Васильевского острова и расходимся в разные стороны: она идет к филфаку, я – к психфаку.
Так уж повелось.

На одной из лекций у меня начинает звонить телефон. Думая, что это Гермиона, я встаю и беспрепятственно выхожу из аудитории (благо, я сижу в последнем ряду), чтобы ответить на звонок. Но на дисплее высвечивается незнакомый номер, и я сразу догадываюсь кто это. Надо же, это не ночной кошмар, а суровая реальность.
- Алло, Родион? – говорю я тихо, чтобы не мешать лекции.
- Привет, Сонечка. Как твои дела?
- Очень хорошо. Кроме того, что ты отвлекаешь меня от получения бесценных знаний.
- Так ты на занятиях? – протягивает он.
- Ну, вообще-то, да.
- Извини, я не думал, что ты ответишь прямо на лекции. И звонил в расчете на то, что ты поднимешь трубку только между парами.
- Ничего, все нормально, - отвечаю я и прислоняюсь к стене. А вчера я и не обратил внимания на то, что у него такой завораживающий бархатный голос.
- Я насчет свидания. Ты ведь помнишь, что обещала?
- Да.
- Сухо и по существу, - он смеется. - Ладно, предлагаю вечер воскресения. Ты свободна?
- Буду.
- Вот и отлично. Я подъеду к твоему дому и заберу тебя в районе семи, хорошо?
- Лучше от дома мамы, подойдет?
- Хорошо. До связи, милая.
- Пока.
Я прощаюсь и вешаю трубку. Надо же, он назвал меня «милая». Как это странно. Меня так называет только мама… «Милая». Удивительно, но с Родионом я чувствую себя женщиной. Нет, не так. Девушкой. Барышней. Чьи капризы нужно выполнять, за которой нужно ухаживать: холить, лелеять и заваливать цветами да конфетами. Мягко говоря, мне непривычна это роль. Ведь с Гермионой я всегда мужчина, это её мне нужно защищать, ведь без меня она просто погибнет, наверное.
Черт! Гермиона… Я хватаюсь за голову, чувствуя, что она сейчас расколется. Я очень люблю мою Герми, такую родную и близкую. Но и Родион мне явно небезразличен! Его голос заставляет мою голову кружиться, его глаза – совершать наистраннейшие поступки! По типу того безрассудного вчерашнего поцелуя. У нас с ним много общего, мы интересуемся одними и теми же вещами… Стоп! А с Герми мне что, скучно, что ли?
Уф. Я опускаюсь на пол. Из аудитории начинают выходить мои однокурсники, кажется, лекция закончена. Передо мной останавливается Олеся, миловидная, беззаботная блондинка, с которой я общаюсь теснее всего. Смотрит она на меня как-то сочувствующе.
- Кацер, с тобой все в порядке?
- Да, вполне. Просто голова разболелась, - я поднимаюсь с пола и отряхиваюсь. - Что у нас следующее?
- Философия, - отвечает она, все ещё не меняясь в лице. - Ты уверена, что хочешь пойти?
- Конечно. Идем.
Я прилежно хожу на все пары и даже пытаюсь записать все лекции. Так что в плане обучения моя совесть чиста. Тем более, что это помогает мне отвлечься от моих тягостных мыслей.
Когда я выхожу из здания психфака на набережную после окончания занятий, у меня звонит телефон. Гермиона сообщает мне, что закончила раньше и уже дома, и я решаю прогуляться пешком. Втыкаю в уши наушники-пуговки и включаю плейер. Только сейчас я обращаю внимание на то, что вообще-то уже середина осени, конец октября: пряно пахнут сухие, раскрашенные в осенние краски листья, иглою в сердце пронизывает холодный ветер, плачет мелкими слезами молочно-белое небо. Издалека до моего слуха доносятся звуки какой-то смутно знакомой лиричной мелодии, почему-то навевающей воспоминания о хрустальной звездной июньской ночи. Мне улыбается статуя Нептуна с биржевого фасада. Уже начинает смеркаться, и, когда я дойду до дома, уже будет темно и зажгутся фонари. И я иду, иду вперед так быстро, как будто меня уносит шквалистым промозглым осенним ветром.
- Софья! Сонечка! – кто-то окликает меня, и я оборачиваюсь.
Это Родион. Он бежит за мной. «Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный», - поет мелодичный голос, достигая моей души через наушники. Я приглядываюсь: князь держит в руках одну красную розу.
- Родя? Мы же вроде договорились на воскресение? – удивляюсь я, когда он нагоняет меня, и вытаскиваю один наушник, чтобы слышать, что говорит Родион.
- Ну да. А сегодня я случайно здесь оказался и решил встретить тебя с занятий. Прелестно выглядишь,- говорит он и отдает мне розу.
- О, ну, это очень приятно, спасибо, - не найдясь, что сказать, говорю я.
Стою себе в своем обычном черном мохеровом пальто с горлом, замотанным серо-зеленым шарфом, да с рюкзаком наперевес. Вот уж не знаю, что именно во мне может показаться прелестным.
- Прогуляемся?
- Давай. По Невскому?
- Где хочешь, - он улыбается.
- Тогда по Невскому.
Мы идем по Дворцовому мосту, и я останавливаюсь, чтобы покурить. Люблю я это дело – курить, глядя на воду. Тем более, что волны Невы в такую погоду особенно прекрасны.
- Ты как-то странно смотришь на воду.
- «Отвергая законы природы, стоит у перил моста, безумно глядя на воду, совершенная красота», - напеваю я, и Родион, соглашаясь, кивает.
- Дай и мне, что ли, покурить.
- Ты куришь? – изумляюсь я. – Никогда бы не подумал.
- Бросил, ещё в университете. Насмотрелся на легкие курильщика. А сейчас вот, глядя на тебя, захотелось, - объяснил князь, закуривая предложенную мной сигарету. – Спасибо.
- Вот уж точно не за что.
Мы стоим и курим, молча глядя на воду. А потом идем дальше, на Невский. Шаг-вдох. Шаг-выдох. Мы идем и молчим. Нам хорошо просто молчать.
- Соня и Родион, однако, - говорю я. Только отрывок собственной мысли.
- Только не Раскольников и не Мармеладова.
Родион смеется.
А я думаю о том, что вполне себе Раскольников. Как топором душу рубит. Таких расколов в мою с Гермионой жизнь ещё никто не вносил. У нас с Герми одна жизнь на двоих. Мы одно целое. Мы одна личность. Я сильная половина, она слабая. Я мужество, опора, уверенность, циничность, она слабость, чистота, вера, страх. Мы не можем друг без друга, как не могут быть по одиночке ин и янь.
Только вот я не его Сонечка Мармеладова. Нет, я не могу ей быть…
Осознав это, я говорю Родиону, что мне скоро на работу и ещё нужно заскочить домой и поворачиваю на набережную Мойки. Он идет к каналу Грибоедова.
Гермионы дома нет, я забираю свою рабочую сумку и ухожу в «Ноктюрн».
Вечером я встречу Родиона в нашей кофейне. Он будет сидеть там, как ни в чем не бывало, пить американо и смотреть в окно: как же все-таки красив этот вид на Спас… Видимо, Родион ждет меня. Но у меня и без него работы много. Мы перебросимся парой слов, я сошлюсь на занятность, и он уйдет.

URL комментария

Tanuar ash shetai setah
20.03.2009 в 16:15
Пишет  Rumer Ruston:

Ориджинал "Ноктюрн"
Автор: Белослава Navia Баженова ([email protected])
Название: Ноктюрн
Бета: Кисао Номи
Статус: закончено
К/Ж: Фемслэш, romance
Рейтинг: Р
Персонажи: ориджинал, поэтому ОЖП

читать дальше
Продолжение в комментах

URL записи

20:16

Njaaa!

Tanuar ash shetai setah
06.08.2009 в 06:21
Пишет  Ичиго-кун:

URL записи

00:37

Tanuar ash shetai setah
Меняю среду обитания. Давно пора, всё-таки я слишком одиночное животное. Стадная кучность мне чужда до раздражения. В последнее время хотелось рвать попадающихся на дороге людей в клочья. Их слишком много. Мне нужна была своя обширная территория.
Посмотрим, как мне понравится.. Мррр - в наследство достаются две Мягкие.. Мяааагенькие..
Они больше дикие, чем на людей похожие - в них сильнее животное начало, а понимания человека совсем чуть. Это чувствуется сразу. Но я не человек. Мы уже нашли общий язык.



@музыка: Музыка сфер

@настроение: Задумчивое..

13:43

Tanuar ash shetai setah
Как любезно заметило Танцующее Одиночество, Смерть должна быть шагом вперед, а не топтанием на месте.



А вот ещё гениальное изречение WEH - Я пришла к тебе с приветом, топором и пистолетом!
) Мррррррр...

@настроение: Humming to herself...

23:57

Tanuar ash shetai setah
Наконец осознанное одиночество. Покой, а зверь внутри рвётся наружу. Отстранённый танец по костям. Разгоняю пепел крылями. Так хочется в них завернуться..
Ищу других зверей. Моему одному скучно.
А внутри уютный клубок... Как хорошо, что нашёлся кусочек мозаики от покоя. Теперь будет немного легче.
Танец меняет меня. Он ещё не закончился. Я рада.



01:05

Tanuar ash shetai setah
Не успеваю переводить мысли в слова, осознание и изменение стремятся вперёд. Частью сознания отстранённо наблюдаю со стороны. Понимаю, что одновременно несусь вперёд и стою на месте. Устойчивости как не бывало. Ещё немного и я окончательно оторвусь от всего, присущего человеку. Нет семьи, нет дома, нет привязанностей. Есть только сознание. Чем это кончится? Новым циклом привязанностей? Или уходом с физического плана? Неинтересно. Не важно, что будет дальше. Не думаю. Растворяюсь.


23:54

Tanuar ash shetai setah
Дорога змеится, уводя всё дальше в Ауте. Туман. Направления не видно. Да и есть ли оно? Жизнь... Это оно и есть?
Одиночество. Неужели я одна? Мне нет пары? Вокруг только люди.


Tanuar ash shetai setah
Просто молча делать своё дело.
Кровь.


@музыка: индийская

@настроение: отсутствует

Tanuar ash shetai setah
Утро.. Разрывая клыками мягкую, податливую плоть сравниваю цвет крови и рассвета. Гармония. Внутри ярость, исступлённость и омертвевшее спокойствие слились в невозможный коктейль. Крылья затвердели в два клинка света, как будто свет может твердеть. Невозможное, я - невозможное. Отбрасываю труп, усмешка кривится внутри.


Tanuar ash shetai setah
Какой интересный вид. Внутри рождается довольное урчание. Скоро суматоха здесь закончится и кто знает, что ещё интересного я найду в Ауте. Танец изменений заканчивается, я чувствую, как прихожу в себя. Становлюсь такой, какой была 15 лет назад. Хммм. Интересно, зачем?.. Будет видно.



Tanuar ash shetai setah
Опять. Меняюсь, опять.
Не успеваю закрепить сознание в одной точке, как оно перетекает в новое состояние.
Два года статичности, и вот оно как с цепи сорвалось. Я не успеваю подумать, а сущность уже изменилась.
Время изменений. Танец.